Проблески во тьме
В публикациях о драматической судьбе Зощенко и Ахматовой (в том числе – в "Неве" №5, 1988) нет недостатка в тягостных подробностях предательства попавших в опалу писателей их недавними друзьями и соратниками.
Да, было это. Но было и другое. Память сохранила – наряду с мрачными – и светлые штрихи того времени. Поделюсь ими.
Шестнадцатое августа 1946 года. Творческую интеллигенцию Ленинграда собрали в Смольном, в историческом зале, где Ленин провозгласил советскую власть. В президиуме – А. Жданов, А. Кузнецов, П. Попков. Председательствующий поэт А. Прокофьев предоставляет слово Жданову.
Жданов начал с претензии на аристократичность:
– Я имею честь доложить вам мнение Иосифа Виссарионовича и Постановление ЦК.
Далее шли отнюдь не аристократические ругательства: "подонок Зощенко", "блудница Ахматова" и тому подобное.
Предложили высказываться. В числе других выступил поэт Б. Лихарев. Первая его фраза вызвала смех всего зала. Все знали: редактор журнала "Ленинград" Лихарев в числе прочих был вызван в Кремль, где Сталин объявил о закрытии возглавляемого им журнала. И вот Лихарев на трибуне:
– Это был счастливейший день всей моей жизни! Я увидел нашего величайшего, нашего любимейшего... и т. д.
Смеялись даже в президиуме. Смеялся Жданов, прикрыв лицо рукой.
Тем большим контрастом стало дальнейшее.
Зачитывается резолюция, одобряющая Постановление ЦК.
– Кто за? – спрашивает Прокофьев. – Кто против? Никого. Кто воздержался?
И вдруг откуда-то из конца зала женский голосок:
– Я против!
Общий шок. Люди вскакивают с мест, растерянно оглядываются. А голосок снова:
– Разрешите, я объясню.
Из последнего ряда медленно выбирается женщина средних лет в длинном, до пят, костюме из сурового полотна. Так же медленно, опираясь на трость, идет по центральному проходу к сцене.
В президиуме замешательство. В зале шум. "Кто это? Откуда?" – спрашивают люди друг у друга. Детскую писательницу Наталию Леонидовну Дилакторскую (она здравствует и ныне) даже в нашем писательском Союзе знали не все. А в других творческих союзах – тем более.
Под многоголосый гул зала Дилакторская поднялась на трибуну. Произнесла всего одну фразу:
– Было бы справедливо сказать в Постановлении, что у Зощенко есть хорошая книга для детей – "Рассказы о Ленине", – и не спеша спустившись с трибуны, вернулась на свое место.
Оцепенение в президиуме прошло. Пошептавшись со Ждановым, Прокофьев объявляет:
– Итак, резолюция принята единогласно!
Видно, Дилакторская нам лишь померещилась...
А через несколько дней в Мавританской гостиной Дома писателя имени Маяковского сотрудница Литфонда Наталия Ивановна выдавала писателям продовольственные карточки на сентябрь. Подошел и встал в очередь Зощенко.
Увидев его, Наталия Ивановна побледнела.
– Михаил Михалыч, дорогой, сказала она мучительно сдавленным голосом, словно умоляя о прощеньи за свою – лично свою! – вину перед ним. – Но у меня нет для вас карточек! Вас и Анну Андреевну исключили...
Не забуду, каким взглядом ответил ей Зощенко. Печаль, понимание было в нем. И благодарность простой доброй женщине за ее душевную боль. Потом он устало смежил глаза. Словно уснув, постоял так миг, другой – и вдруг, круто повернувшись, ушел.
Добивали лежачего...
не приговаривало.
Да, было все... Было предательство, хамелеонство. Но был и мужественный, опасный по тем временам поступок Дилакторской (за него она заплатила годами отлучения от литературы). Была душевная мука Наталии Ивановны. Моральная и материальная поддержка Фадеева. Вселяющие мужество письма читателей. Сочувственное понимание во взглядах незнакомых...
(Цитируется по: Нева, №4, 1989)