ИСТОРИЯ ПО-НАШЕМУ
Чуковский записал в дневнике 12 января 1934 года:
«Видел Зощенку. Лицо сумасшедшее, самовлюбленное, холеное. “Ой, К. И., какую вэликолепную книгу я пишу! Книга — “Декамерон” — о любви, о коварстве и еще о чем-то. Какие эпиграфы! Какие цитаты!”»
Речь шла о «Голубой книге», которую Зощенко начал писать в 1934 году, а закончил в 1935-м.
«Все, что раньше писал, оказались черновые наброски к этой книге… В общем, мир ахнет и удивится моей новой фантазии!» — такие надежды высказывал он. И они оправдались — книга вышла замечательная, одна из наиболее читаемых его книг. Он позволил себе вернуться к прежнему развеселому жанру — и все его читатели, включая сегодняшних, благодарны ему за это.
Однако и «проработки» с «перековками» он не забыл. Такое разве забудешь? Себе выходит дороже! Неоднократно уже «битый», Зощенко теперь старается каждый раз «подстраховаться», «подстелить соломки». Что он был такой уж наивный и беззащитный — забудьте! Кроме обычных вступлений и отступлений, где он каждый раз клянется в том, что заботится исключительно о воспитании людей и строительстве социализма, в этот раз он решает заручиться еще поддержкой главного литературного «колосса» — Горького: мол, исключительно по его указанию создана данная книга.
И на кого еще мог Зощенко надеяться?
А Горький уже выручал его. Вспомним упоминавшуюся выше историю с энергичным управдомом, рассказанную в дневнике Чуковским со слов Зощенко — когда управдом хотел подселить к Зощенко соседей, и только вмешательство Горького спасло писателя.
В октябре 1930 года Горький пишет большое письмо уже не управдому, а самому Зощенко, в котором хвалит его юмористический талант, а также и отмечает присутствие в его сочинениях «социальной педагогики», и заканчивает письмо так: «…глубоко уверен, что, возрастая, все развиваясь, это качество вашего таланта даст вам силу создать какую-то весьма крупную и оригинальнейшую книгу. Я думаю, что для этого вам очень немного надобно, только — переменить тему. По-моему, вы и теперь могли бы пестрым бисером вашего лексикона изобразить — вышить — что-то вроде юмористической “истории культуры”. Это я говорю совершенно убежденно и серьезно!»
«Ревизора». А Горький подсказал Зощенко идею «Голубой книги», о чем Зощенко пишет в предисловии к ней и посвящает ее — Горькому. Зощенко сам советов не любил — ни давать, ни тем более получать. Он как раз заканчивал «Воспоминания о Мишеле Синягине» и думал о «Возвращенной молодости». Книги эти читаются с грустью, вселяют ощущение безнадежности — книги довольно грустные. А «Голубая книга» — это почти непрерывный хохот. Благодаря управдому и отчасти Горькому мы имеем «Голубую книгу» — приятнейшее чтение! Я, например, люблю ее больше всех. Поначалу упрямый Зощенко вовсе и не собирался следовать совету учителя — но когда у него в 1934 году откуда-то вдруг появилась идея написать книгу рассказов, соединенных какой-то сквозной идеей, он стал «на ощупь» писать, и вдруг понял: пишет как раз то, что Горький предсказал! Выходит — тот его даже лучше знал, чем он сам! И — спасибо управдому! Ведь это он в «Голубой книге» пересказывает историю человечества «по-нашему», по-управдомовски! Разговор цезаря Нерона со строителем дома для «любимой мамаши» в «Голубой книге» смахивает на разговор управдома с халтурщиком-штукатуром:
«Можно представить, каков был разговор при заказе этого потолка.
— Не извольте беспокоиться! — говорил подрядчик. — Потолок сделаем — просто красота! Ай, ей-богу, интересно вы придумали, ваше величество!..
— Да гляди, труху у меня не клади, — говорил Нерон. — Гляди, клади что-нибудь потяжельше. Легкая труха ей нипочем. Знаешь, какая у меня мамаша!
Как же не знать, ваше величество? Характерная старушка. Только какая же может быть труха? Ай, ей-богу, интересно вы придумали, ваше величество: я особо большой камешек велю положить в аккурат над самой головкой вашей преподобной маменьки.
— Ну, уж вы там как хотите, — говорил Нерон, — но только чтоб — раз! — и нет маменьки.
— Не извольте тревожиться. Считайте, что ваша маменька уже как бы не существует на этом свете».
Мамаша, однако, скрылась от нехороших предчувствий.
«…Но вскоре неутомимый Нерон пронюхал, где она находится, и подослал наемного убийцу. Там ее и убили. Вот какой был коварный подлец! Впрочем, мамаша его была не менее подловата, а потому, повторяем, жалеть ее, так сказать, не приходится».
Историю пересказывает этакий зощенковский «пролетарский историк», и получается уморительно — и притом весьма поучительно. В предисловии к книге Зощенко написал:
«И вот, перелистав страницы истории своей рукой невежды и дилетанта, мы подметили неожиданно для себя, что большинство самых невероятных событий случилось по весьма немногочисленным причинам. Мы подметили, что особую роль в истории играли деньги, любовь, коварство, неудачи и какие-то удивительные события, о которых будет идти речь дальше. Те же “немногочисленные причины” обнаруживаются в современности. В итоге “десять отделов” рабочей картотеки превращаются в пять разделов, по которым распределяются старые и новые рассказы… И вот в силу этого мы разбили нашу книгу на пять соответствующих отделов. И тогда мы с необычайной легкостью, буквально как мячи в сетку, распихали наши новеллы по своим надлежащим местам.
И тогда получилась удивительно стройная система. Книга заиграла всеми огнями радуги. И осветила все, что ей надо было осветить».
Всего в книге было пять разделов — пять «пружин» мировой истории. Это — Деньги, Любовь, Коварство, Неудачи и Удивительные события. Последний отдел, по мысли Зощенко, должен был возвеличить человека, особенно — революционного, и «звучать, как Героическая симфония Бетховена».
Но «Героическая симфония Бетховена» в окружающей жизни как-то не вырисовывалась. «Музыка истории» звучала, скорее, как похоронный марш.
Первого декабря 1934 года в Ленинграде, в Смольном, прямо возле своего кабинета был застрелен Сергей Миронович Киров, секретарь ЦК ВКП(б) и член Оргбюро ЦК.
— он казался простым, доступным, душевным, рабочие запросто называли его Мироныч. Кстати заметим — Киров был горячим поклонником Зощенко, в его библиотеке было много зощенковских книг!
«допущен к вождю» — правда, уже лежащему в гробу… Раньше все как-то не получалось. Теперь Зощенко, как член Правления Союза писателей, стоит в почетном карауле у гроба.
Было ли убийство Кирова политическим? Новейшие исследования показывают, что весьма общительный Мироныч имел особую слабость к «слабой половине» населения и был застрелен обманутым мужем из ревности. Но Сталин посчитал нужным представить убийство политическим, приписав и его тоже к злодеяниям «троцкистско-зиновьевской банды». Число репрессий значительно возросло. И в это же время выходит зощенковская «Голубая книга». Вот отрывок из главы «Деньги»:
«…Так что уголовный кодекс выглядел у них все равно как ресторанное меню. Там цена указана за любой проступок… Если кто убьет княжого конюха, повара или подъездного — сорок гривен за голову. Если кто убьет княжого тиуна (приказчика, судью, дворецкого) — двенадцать гривен. Судя по данным ценам, интеллигенция мало ценилась в те времена. Конюхи и повара стоили несколько дороже.
Например, однажды римский диктатор Сулла (83 год до нашей эры), захватив власть в свои руки, приказал истребить всех приверженцев своего врага и соперника Мария. А для того, чтобы никто не избег этого истребления, Сулла, будучи большим знатоком жизни и человеческих душ, назначил необычайно высокую цену за каждую голову.
“убийцы ежечасно входили в дом Суллы, неся в руках отрубленные головы”. Мы приблизительно представляем себе, как это было:
— Сюда, что ли?.. С головой-то… — говорил убийца, робко стуча в дверь.
Господин Сулла, сидя в кресле в легкой своей тунике и в сандалиях на босу ногу, напевая легкомысленные арийки, просматривал списки осужденных, делая там отметки и птички на полях.
Раб почтительно докладывал:
— Там опять явились… с головой… Принимать, что ли?
— Зови.
— Позволь! — говорит Сулла. — Ты чего принес? Это что?
— Обыкновенно-с… Голова…
— Сам вижу, что голова. Да какая это голова? Ты что мне тычешь?
— Обыкновенная-с голова… Как велели приказать…
— Велели… Да этой головы у меня и в списках-то нет. Это чья голова? Господин секретарь, будьте любезны посмотреть, что это за голова.
— Какая-то, видать, посторонняя голова, — говорит секретарь, — не могу знать… Голова неизвестного происхождения, видать, отрезанная у какого-нибудь мужчины.
Убийца робко извинялся.
— Извиняюсь… Не на того, наверно, напоролся. Бывают, конечно, ошибки, ежели спешка. Возьмите тогда вот эту головку. Вот эта головка без сомнения правильная. Она у меня взята у одного сенатора.
— Ну, вот это другое дело, — говорил Сулла, ставя в списках галочку против имени сенатора. — Дайте ему там двенадцать тысяч… Клади сюда голову. А эту забирай к черту. Этак каждый настрижет себе голов! Ишь, зря отрезал у кого-то…
— Извиняюсь… подвернулся.
— Подвернулся… Это каждый настрижет у прохожих голов — денег не напасешься.
».
Сходство «римских времен» с нашими бросалось в глаза. Правда, наш новый Сулла не корил тех, кто случайно отрезал «не ту головку». Лес рубят — щепки летят! — любил он говорить. И именно в это время появляется «Голубая книга» Зощенко, где в сатирической зарисовке рассказ шел как бы про римские дела… но напоминал и наши.
— газете «Правда» от 9 мая 1936 года появляется статья А. Гурштейна «Прогулка по аллеям истории»:
«…о чем бы ни шла речь — пусть это будут страдания, гонения, убийства, нищета, — Зощенко (его рассказчик?) не обходится без сопроводительного хихиканья. Что здесь, собственно, смешного? Зощенко, однако, убежден, что смешок здесь уместен».
— убежден. Книга жить помогает! А надо как? Преклоняться, что ли, перед всеми этими ужасами?.. Конечно, Зощенко снова «пер на рожон» — уже «убийцы ежечасно входили в дом Суллы, неся в руках отрубленные головы…». И, конечно, язвительный тон, которым Зощенко пересказывал «великие исторические события», пусть и «прошедшие», не мог нравиться: не уважает тиранов!
Время, конечно, не слишком подходящее для насмешек… Или наоборот — здорово, что «Голубая книга» вышла как раз тогда?