Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "E"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: Иосиф Сталин. 1946 г. “Беречь” Зощенко призывал из далекого эмигрантского далека А. М. Ремизов, добавив при этом: “Это наш, современный Гоголь”. Но в слове “беречь” таился и второй смысл, который уловлен был властями как призыв тоже оберегать Зощенко, но по-своему — от читающей публики. На первых порах — в годы “относительно вегетарианского”, как говаривала Анна Ахматова, нэпа, когда слава Зощенко была поистине всенародной, такое “обережение” имело еще скромный характер. Впрочем, писатель был взят на заметку буквально с первых же его шагов в литературе, уже в 1923 г., когда готовился 6-й номер журнала “Россия”, предполагавший напечатать его рассказ “Старуха Врангель”. Сверхсекретный “Бюллетень Главлита РСФСР” за март этого года зафиксировал: “Материал: журнал “Россия”, № 6, в доцензурном виде. Смакование из номера в номер “гримас революции”. На этот раз здесь помещен рассказ “Старуха Врангель” (запрещен): советский быт изображается здесь приемами гофманских кошмаров; следователь ЧК — кретин, с примесью хитренького паясничанья, — арестовывает старуху Врангель, та умерла со страха”. 1 Тем не...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: Зощенко до сих пор остается в значительной мере недооцененным автором и воспринимается скорее как яркий современник Платонова и Набокова (лет пятнадцать тому назад можно было бы сказать: Булгакова), чем как писатель всемирно-исторического масштаба, которому было дано с гоголевской мощью и органичностью свидетельствовать о духовном опыте человека на одном из самых драматических отрезков мировой истории. Конечно, влияния литературоведческой науки на культурный статус классических авторов не следует преувеличивать, и все же доля ответственности за эту недооценку лежит на филологах, не подобравших пока адекватного инструментария для разговора о поэтической загадке зощенковской прозы, столь явственно ощутимой при чтении, но ускользающей от анализа. Начиная, по существу, с первых откликов современников писателя, интерес, по крайней мере, наиболее проницательной части критиков и исследователей, был в основном сосредоточен на самой яркой и бросающейся в глаза особенности зощенковской манеры — сакраментальном сказе. Однако у этого, казалось бы, всецело формалистического подхода неожиданно обнаруживалась отчетливая политическая подоплека. Именно реконструкция речевой маски и позиции повествователя позволяла определить, был ли Зощенко критиком мещанства или, наоборот, защитником маленького человека в его героическом противостоянии тоталитаризму. Понятно, что основным вопросом при разговоре о Зощенко, как, впрочем, и о любом другом крупном писателе того времени, всегда было его отношение к советской власти. Надо сказать, что...